Нам остались лишь их имена…

“Ни улыбок, ни слов – тишина,         
Ни напутствий, ни воспоминаний, 
Они сгинули в море стенаний,         
         Нам остались лишь их имена… ”      

М. Финкель        

Мне не довелось увидеть своих бабушек и дедушек. Никого. Ни с маминой, ни с папиной стороны. Никто из них не брал меня на колени, не целовал, не баловал сладостями, не гулял, держа в своей взрослой мою маленькую ручку. Они не испытали радости от моего рождения, от моих первых самостоятельных шагов, первых слов. 

Мне даже не довелось положить камешек на их могилу, просто нет этих могил.

А вот теперь моим сыном найдено место, где мы зажигаем поминальные свечи у памятника с их именами. Это «Южное кладбище» в Израиле. Оно расположено на юго-востоке города Бат-Ям, на границе с Холоном и Ришон-ле-Ционом. Здесь среди стел жертвам Холокоста разных общин Европы есть памятник погибшим жителям Бричан и окрестностей. На нем указаны и имена Гольдшмидт Арон и Малка, Гольдшмидт Хаим и Блюма. Это мои прадедушка и прабабушка, дедушка и бабушка.

История поиска 

Мои предки по отцовской линии жили в Бричанах, маленьком еврейском местечке, расположенном на севере Бессарабии. Прадед – Арон – занимался торговлей, владел бакалейным магазином. У них с прабабушкой Малкой было десять детей. Нормальная жизнь закончилась с началом войны, когда в Бричаны вошли румынские войска. Многотысячную толпу евреев из Бричан и близлежащей округи погнали к Днестру и переправили на другой берег. Так начались их мытарства за Днестром, где и закончилась земная жизнь моих предков…

Вернувшийся из эвакуации отец ничего не узнал о месте и подробностях гибели родных. «Где-то по дороге погибли…». И казалось, это навсегда останется для нас тайной. Однако узнать о их последних днях удалось пра-пра-внуку – Кириллу. 

Исследуя историю семьи, в библиотеке Бейт Ариела в Тель-Авиве он обнаружил материалы об «Организации бывших жителей Бричан» ארגון יוצאי בריצ’אני, которая помогала выходцам из этого местечка. Организация была создана 1951 году во время приезда бричанца Йосефа Кесслера (Кестельмана), жившего в США и много сделавшего для еврейской общины Бричан до войны и для беженцев-бричанцев после. 

Там же мой сын обнаружил изданную этой организацией книгу «Бричаны: еврейские Бричаны в первой половине века» (בריטשאן : בריצ’אני היהודית במחצית המאה האחרונה) под редакций Яакова Амицура (Штайнхаус), Михаэля Амица (Черкис), Шломо Вайсберга. Книга, написанная частично на идише, увидела свет в 1964 году в Тель Авиве и содержала воспоминания об укладе жизни, религии, жителях городка в довоенный период, мемуары переживших трагедию войны. В 2017 она была переведена на английский и издана в рамках проекта «Книга Изкора» JewishGen. Около 2000 книг было издано на иврите и идише, для увековечивания памяти о разрушенных еврейских общинах.

«Мы не утверждаем, что создали совершенную работу; Мы не профессиональные писатели, мы хотели, чтобы книгу писали наши соотечественники, а не чужие люди, пусть и профессионалы. У нас не было документов, которые могли бы служить историческим материалом. Мы полагались в основном на свою памяти. Мы старались быть точными. И мы не могли больше откладывать публикацию.»  – написано в предисловии.

Довоенные Бричаны

И еще цитата: «К концу 1930-х годов в Бричанах проживало около 10 000 евреев, которые были в основном торговцами или ремесленниками, особенно скорняками. Остальные 25% работали в качестве посредников, религиозных служителей. Мукомольные заводы богатой семьи Берштейнов и Иосифа Бабанчика были одними из крупнейших в Бессарабии. Когда в 1941 году румынские войска оккупировали Бричаны, евреи были вынуждены идти пешком в лагеря в Транснистрии (через реку Днестр), и многие из них были расстреляны по дороге. Другие умирали от голода, холода или болезней. Около 9000 евреев Бричан были убиты во время Холокоста. Число тех, кто сбежал или выжил из лагерей, составляло около 1000 человек». Обо всем этом, об интересной жизни еврейской общины, ее нелегкой, но яркой судьбе, можно узнать из данной книги.

Место смерти

Среди опубликованных в книге воспоминаний – «Хроника Приднестровья» Йосефа Горовица, который был свидетелем смерти моих предков.

. «Я очень хорошо помню тот день и запомню его навсегда. Это был вечер воскресенья, после сильного дождя. …В тот же вечер около 11 часов из разных углов послышались ужасающие крики. Приехал штрафбат, рассредоточился по домам (понятно, по лучшим), выгнал хозяев, растащил кровати и белье. Настоящая «свадьба», началась в понедельник в 8 часов утра, когда крестьяне из окрестных сел ворвались в город. Пешком и на повозках они разошлись по городу и начали грабеж.  Брали все, что мог видеть глаз и что могла ухватить рука. Оставили только мебель. Для этого уже была мэрия. Прислали подготовленные повозки и полностью опустошили дома: кровати, диваны, столы… Оставили только четыре стены.

…Через день был получен приказ, по которому все мужчины в возрасте от 16 до 60 лет под угрозой смерти должны приходить каждый день в 6 часов утра на работу. Работа заключалась в разгрузке ящиков с боеприпасами из автомобилей. Работа была очень трудной, а еды не давали. Из дома взять было нечего, ни хлеба, ни другой еды – все было украдено.

Последний путь: Бричаны-Козлов-Сказинец

Вскоре стало известно, что нас вышлют. Была большая паника. Люди начали бегать как сумасшедшие, просто чтобы добыть немного еды. Мы отдавали последние деньги, чтобы получить немного муки и испечь что угодно. В понедельник, 28 июля, в шесть часов утра румынские жандармы стучали во все двери, чтобы сообщить, что всем нужно явиться в восемь часов в район пожарной части. Подобрали все население, ни одного ребенка в колыбели не оставили, вывезли из больницы душевнобольных и эпилептиков – и марш начался. 

Страница воспоминаний

В Козлове на другом берегу Днестра куда мы пришли, мы сидели в свинарнике и все были грязные и полные вшей. Кто знает, что было бы с нами, если бы мы, не дай Бог, остались там на неделю

. Режим там был очень строгий: нас не пускали в деревню, нас просто морили голодом. Был там румынский офицер, любивший деньги, и он собрал около 300 человек (которые, понятное дело, хорошо за это заплатили) и решил отправить этих несчастных, по его словам, в колхоз для сбора зерна с полей. Он даже предоставил крестьянские повозки для стариков и больных. Где колхоз? Куда мы собирались? – Никто из нас не знал ответа. Вот так мы и прибыли в Скозинец. Многие жители Бричан встретили здесь свою смерть. Здесь, среди прочих, умер Арон Гольдшмидт вместе со своей женой Малкой, жена Хаима Шварца; шляпник Нейгас – на ходу поранил ногу, его застрелили. Не раз случалось, что кто-то выходил в деревню за едой, а когда возвращался, уже не находил никого из своей семьи…»

Так для нас появилось село Сказинец(Сказинцы) в Могилев-Подольском районе на Украине, место последнего вздоха наших близких…

Продолжая поиски 

Поиски следов семьи на дорогах истории привели Кирилла в Архив борцов гетто. Там нашлись фотографии 1980 года сенотафа (по-гречески) или андарты (иврит) – памятника, аналогичного надгробному, но установленного там, где не содержатся останки покойного, своего рода символическая могила. Он был поставлен той же «Организацией бывших жителей Бричан» на кладбище в Бат-Яме. На нем много таких «андарт» в память о погибших евреях разных общин Европы. Кладбище занимает большую территорию и не имеет оцифрованного каталога подобных памятных знаков. Это осложняло поиск. Долгие расспросы в администрации ни к чему не приводили. Выручил служитель-араб Салем, досконально знающий все кладбище. Он-то и подвел к цели. Мемориал представляет собой две стелы с 24 мраморными досками, на которых выбиты на иврите имена погибших в годы Холокоста жителей Бричан и окрестностей. Можно представить, как непросто было собрать сведения о жертвах, и какая большая была проведена работа по установлению их имен.  

У моего прадеда Арона Гольдшмидта и его жены Малки было десять детей, пятеро дочерей и пятеро сыновей: Мирьям, Ихескель, Таня, Соня, Оля, Янкель, Хаим (мой дед), Мейер, Хана, Израиль. 

В настоящее время самый молодой носитель нашей фамилии по мужской линии – мой сын Кирилл. Горжусь, что носит, и верю, что и далее будет носить ее достойно.

Ефим Гольдшмидт, Кишинев Молдова

Сто лет спустя. Жизнь продолжается, папа…

Время – это то, что заставляет нас оборачиваться назад, всматриваться в детали прошлого, вглядываясь под микроскопом или, наоборот, пытаясь рассмотреть через бинокль. Как часто мы замечаем, что были невнимательны и не любопытны к рассказам близких о их жизни, радостях и горестях, семейных историях и связях, не терзали их вопросами, глядя на выцветшие фотографии: «А это кто? А это?». Мы собирались жить вечно вместе с нашими родителями, оставляя на потом изучение истории семьи и всего, что с этим связано. И теперь, когда их нет, а интерес у нас появился, его удовлетворить некому…

Борух

В июне прошлого года исполнилось сто лет как в маленьком бессарабском местечке Бричаны (Бричень) родился мой папа. Назвали его Борух – благословенный.

Попытаемся переместиться в то время и представить местечко и семью, где он родился. Бричаны были типичным местечком, где евреи – в основном, ремесленники и мелкие торговцы и разносчики – составляли большинство. Было много синагог, благотворительных организаций, еврейская больница, кипела общинная жизнь.

Дед отца (мой прадед) – Арон – занимался торговлей. У него был бакалейный магазин. Он располагался на первом этаже двухэтажного дома, а семья жила, как было принято, на втором. У Арона и его жены Малки было пять сыновей и пять дочерей. Среди них был и отец Боруха (мой дед) Хаим. Именно ему и перешел во владение магазин.

Мама Блюма

Как-то в разговоре с папой я спросил, откуда у него любовь к маслинам. Чуть улыбнувшись, он ответил: «Да, в магазине деда у входа стояла бочка с маслинами, и заходя туда, я мог всегда зачерпнуть из нее целый ковшик.» Детство было счастливым, его любили и мама Блюма, и бабушка Малка. Из его детских воспоминаний: очень любил расчесывать гребешком бабушкины длинные волосы.

Учился в частной гимназии Розы Соломоновны Дикер (Пинхас), где образование имело гуманитарное направление: языки, география, история. Математику преподавал бывший белый офицер. Знания давали глубокие.
Вспоминаю, как однажды к нам приехала племянница Ирина, изучавшая латынь в университете, и они (она, только сдав экзамен, и он, почти пятьдесят лет назад учивший латынь) в два голоса читали наизусть Цицерона «Доколе же ты, Катилина, будешь злоупотреблять нашим терпением?» К бар-мицве (еврейскому совершеннолетию) получил подарок из Палестины шикарную многотомную еврейскую энциклопедию.

Повзрослев, отец увлекся идеями молодежного сионистского движения Ха-шомер Ха-цаир (с иврита, «юный страж»), созданного в 1916 году как еврейский аналог скаутских организаций. Отделения движения были во многих европейских странах, включая Румынию. В Бричанах была ячейка, члены которой готовились к жизни и труду в Эрец-Исраэль.


Аттестат 1941 года

В июне 1940 года в Бессарабию вошли советские войска, по пакту Риббентропа-Молотова эта территория стала частью СССР. Для отца это стало настоящим шоком, крушением всех планов. По его словам, он трое суток лежал в кровати, переживая случившееся.
Затем наступил 41-й. Борух учился в Черновцах в педагогическом училище. Там было много бессарабских евреев. На его глазах сотрудники НКВД уводили знакомых, активистов сионистского движения. Но его эта участь миновала, возможно помешала война.
28 июня Борух заполняет своей рукой аттестат об окончании Черновицкого педучилища и получении квалификации учителя начальной школы. Почему сам заполняет, да потому что в неразберихе тех дней, предстоящей эвакуации директор дает ему бланк и разрешает заполнить. Отметим, что ни одной оценки выпускник себе на завысил…

Через неделю 5 июля румынские войска вошли в город.

Здесь стоит прервать наше повествование и вернуться в Бричаны к семье Боруха. 6 июля части Красной Армии оставили Бричаны. Вот фрагменты воспоминаний уроженцев местечка о том периоде.
Йосеф Горовиц
«…Румынские воинские части вошли в Бричаны. Это было в воскресенье вечером, после большого дождя. На следующий день крестьяне из окрестных деревень ворвались в город. Пешком и на повозках они рассредоточились по всему городу, и началось мародерство. Они брали все, что мог видеть глаз и рука могла хватать. Они оставили только мебель. Кровати, диваны, столы, стулья, шкафы – все это забирала мэрия.»
Лев Бокал
«… тут же начался погром. Громили магазины, дома зажиточных горожан, избивали всех попадавшихся под руку евреев… Нас сразу ограбили: забрали все ценности из дома, деньги, документы, хорошую одежду, посуду, швейную машинку. … Всех евреев собрали у синагоги и погнали в сторону Приднестровья. Ничего не дали взять с собой: ни одежды, ни денег. Многотысячную толпу евреев из Бричан и близлежащей округи погнали к Днестру и переправили на другой берег, но категорически запретили разместиться в селах…»
Начались мытарства за Днестром, где заканчивается земная жизнь и родителей Боруха, его бабушки и дедушки…

Боруха из-за плохого зрения не берут в армию, он эвакуируется в Ростовскую область. Работает учетчиком на молочной ферме станицы Мишкинской. Из воспоминаний о том времени: частые бомбежки низколетящих фашистских самолетов, стада ревущих недоенных коров.

Карточка эвакуированного

В октябре 1941 оказывается в Андижанском районе Узбекистана, где работает в колхозе. В феврале 1942 становится студентом Харьковского сельскохозяйственного института, который был эвакуирован в г. Каттакурган. Трудно сказать, что было решающим в этом выборе: голод, одиночество, неприкаянность. Можно только с большим трудом представить ощущения молодого человека, вырванного из привычной среды, не знавшего ничего о судьбе близких, оказавшегося в совершенно другом мире, мире полном страданий.

В Каттакургане прибился к семье Вайнзоф-Фишбейн, эвакуировавшейся из Украины. Глава семьи Ихиль воевал на фронте. Его жена Софья работала директором нефтебазы. Бутылка с керосином с нефтебазы, проданная Борей на базаре, была ему существенной помощью в скудном студенческом бюджете. Знакомство с этой семьей станет решающим для дальнейшей судьбы одинокого бессарабца. В августе 1943 он женится на Ясне Фишбейн, которая выбралась из блокадного Ленинграда.

Студент

В июне 1944 молодая семья вместе с институтом возвращается в освобожденный Харьков. Об этом путешествии они часто вспоминали. Железная дорога работала плохо, приходилось подолгу ждать нужного поезда, процветало воровство. На одном из вокзалов не усмотрели за чемоданами, их украли. Ворам, однако, не повезло, в чемоданах были конспекты, их со злости разбросали по перрону. Будущему агроному пришлось собирать тетради по вокзалу.

По окончании института в 1945 году попросил направление на работу в Молдавию и стал главным агрономом в Оргеевской МТС (машино-тракторной станции).
Сняли квартиру, мама стала работать в районной больнице, а отец пропадать на работе.
Это было время создания колхозов, он мотался по селам. А было ему всего-то 23 года. Многому пришлось учиться на ходу, многому научил директор МТС Добровольский.

Сразу же, приехав в Оргеев, съездил в Бричаны, там узнал о смерти родителей. Больше никогда в Бричанах не был. Я часто думал, почему, пока, наконец, не понял, наткнувшись на воспоминания бричанца Ш. Вайсберга: «За почти три года в аду Приднестровья, ни на один день не прекратилась грызущая тоска по родному городу Бричаны. И вот мы в Бричанах. Куски бывших улиц, сгоревшие дома. В самом центре, где раньше находились магазины Шварцмана и Шпицеля – теперь большое место, покрытое углем и обожженное кусками стали. Из немногих оставшихся домов на нас в ужасе зияли темные дыры – дыры, которые когда-то были дверями и окнами. А приветствия со стороны соседей? Сердитые и разочарованные; они даже не думали, что мы вернемся. И в первую очередь они боялись справедливости и расплаты за украденное.» Конечно, такой крах надежды и ностальгии, которые во многом поддерживали и помогали в эвакуации, такая подавленность и растерянность при виде пустоты и тотальной потери – людей, имущества, ощущения дома и тепла, теплившихся в памяти и душе, не могли не вызвать холодного отрезвляющего отчуждения, желания навсегда забыть, вычеркнуть и бежать от некогда родных до боли мест…

В 1950 году родился я. Этот факт не повлиял на отношение отца к работе, с утра до вечера он там с редкими выходными. Как я сейчас понимаю, он не умел, не мог отдыхать. Главное – работа.
Предложили квартиру, отказался в пользу работницы с тремя детьми. Мной почти не занимался, но влиял сильно. Помню на день рождения мне подарили щегла в клетке, когда отец пришел и увидел подарок, тут же выпустил птицу на волю. Или еще: в 6 классе нужно было писать сочинение на тему, кого я считаю настоящим человеком. Собрался писать о нем, но постеснялся. И еще яркое впечатление от поездки в колхоз, помню силосную башню, отношение к нему колхозников. Помню шок, полученный в пионерском лагере, когда мы играли с ним в теннис (не ожидал, что умеет, а это оказалось из его детства).

Оргеев. 1960 год.

Должность требовала членства в коммунистической партии. Приняли со второй попытки, «мешал» бричанский магазин из прошлого. В 1959 году стал председателем районной плановой комиссии. Это был серьезный пост, и Борух как обычно весь отдавался работе. Много курил, видимо была зависимость: не мог о чем-то думать без табака. Работа была ответственная – распределялись планы для колхозов. Желающих уменьшить себе показатели было много. Но он был абсолютно честным и справедливым. Помню, кто-то привез к дому ящик яблок, и я взял. Была взбучка. Отпуск предпочитал проводить у родных в Могилеве-Подольском, любимое занятие – колоть дрова.

Потом был перевод в Кишинев, и работа в Совете колхозов. Вспоминаю забавную историю, случившуюся в Кишиневе. Он еженедельно покупал журнал «Новое время» на русском. Однажды его не оказалось, папе предложили на французском – взял. В следующий раз в продаже оказался только немецкий вариант – взял. Киоскер был очень удивлен. Он же не знал, что в анкете покупателя значилось: «читать и переводить со словарем: французский, немецкий, читать и объясняться: еврейский, украинский, владею свободно: русский, молдавский, румынский.»

В 1979 году папа заболел, у него была парализована правая половина тела. Но он мог самостоятельно передвигаться по квартире, сам себя обслуживал, сохранял ясность ума, читал, печатал на машинке, общался с внуками, друзьями, соседями. Момент, врезавшийся в память из того периода. Его навестил друг из Оргеева Морис Фроймович Бруня. Я захожу в комнату, сидят два старых еврея, а разговаривают на румынском.

Он пережил жену на 13 лет и умер в 1994 году. В июне 2022, ровно в месяц его столетия, у него в Израиле от внучки Ясны родился правнук Даниель. Жизнь продолжается, папа.

Ефим Гольдшмидт, Кишинев Молдова

Мой прадед, мош Лупу Зельцер

На самом деле моего прадеда по материнской линии звали Велвл (Вульф) Бейнишович Зельцер. Родился он в 1885 году в Вадул Рашков, рано осиротел и нанимался пасти коз и овец местных зажиточных крестьян. На этой самой закваске из ранних лишений и тягот, свежего кристально чистого воздуха живописных берегов Днестра, вкуснейших и полезнейших автохтонных молока, брынзы, сыра выросли удивительная несгибаемая натура и невероятная физич еская сила. Нет, не подумайте, росту в нем было от силы метр 60, правда с великолепным от природы сложением и рельефными мышцами до глубокой старости.

Я знаю о прадеде из рассказов мамы и дядьев, которые застали его уже послевоенным пенсионером. В их рассказах он предстает человеком поистине библейского характера, безусловно и глубоко верующий иудей, который истово соблюдал все традиции и предписания, исключительно умеренный в еде, не пьющий спиртного и никогда не куривший.

Смолоду он обладал незаурядными качествами и его боялась вся округа – откуда и пошло наименование мош Лупу, где сочетались и имя Вульф и черты характера, которые, по словам мамы, роднили его с известным героем Джека Лондона – Волком Ларсеном. 

Прежде всего он не боялся никого и ничего, ни тех же волков, в те времена нападавших на отары и пастушков, ни самых злобных собак, ни агрессивных людей. Он боялся только остаться обездвиженным, от чего и умер в конце концов после инсульта. В юности он на спор оставался на ночь в заброшенных зданиях на окраинах сел, где по поверьям обитали духи, а в реальности бродили волки, одичавшие псы либо просто бандиты и воры. Никогда не провоцируя драк он с одного удара мог уложить нападавшего гораздо крупнее его, а то и нескольких. Изначально спокойный, он мог впасть в неописуемую звериную ярость, которая сметала и подавляла противников. Он с легкостью уже в преклонные годы демонстрировал восхищенным внукам (а от восьми детей их было много) почти все цирковые силовые фокусы – сгибание монет, вязание кочерги, подъем на прямой руке тяжеленного стула за одну ножку. 

Лет так под 70 он как-то пришел на озеро, где молодежь занималась поднятием тяжестей – гирь и штанги. Будучи очень азартным и не умеющим проигрывать даже в детских играх, он присматривался, а потом скромно попросил дать ему попробовать. «Да ладно, дед, куда тебе?» – посмеиваясь, спросили спортсмены. Каково было их удивление, когда дед, естественно, не владея техникой штангистов одной рукой принялся раз за разом поднимать штангу, которую не каждый из них мог потягать и двумя.

Дед прекрасно владел русским и идишем, после 1918 освоил румынский, ну и конечно, молитвы и религиозные тексты на иврите. По молодости он завел собственную отару овец, производил собственную брынзу и развозил ее по окрестным селам и местечкам. Во время войны он с женой – прабабушкой Голдой – оказался в эвакуации в Узбекистане. Двое сыновей – Давид и Борис – воевали и вернулись домой. В 20-е годы после того, что умер их с Голдой первенец, дед сказал, что до его смерти никто из их детей больше не умрет… Так и случилось. Он вообще в определённой мере обладал даром предвидения и гипнозом. 

Мама вспоминает, как в детстве она боялась пройти через двор, где по пути в конуре на цепи ждала специально выдрессированная на злобу овчарка, которая с рычанием кидалась на всех проходящих. Дед взял внучку за руку, подвел к псине и, когда та выскочила, стал пристально на нее смотреть, пока животное не поджало хвост, заскулило и скрылось в конуру. Когда на руке у него выскочил чирей, он собрал внуков и дал показательный урок как не бояться полезной боли – он закалил нож, вскрыл фурункул, тщательно выдавил гной, обработал рану, при этом даже не поморщившись.

Когда его разбил паралич, он был обездвижен на одну сторону и не мог говорить. Жить в таком состоянии он не хотел и отказался принимать пищу, а заставить его что-то сделать против воли не мог никто. За несколько дней до смерти он попытался здоровой рукой сдвинуть тяжеленный дубовый шкаф, который раньше легко передвигал, но тот не поддался. Дед заплакал. 

Ровно через 20 лет точно от такого же инсульта умерла его дочь, моя бабушка Фради. Когда мама узнала, что с ней случился удар она бежала сломя голову вниз к Андреевской, когда ей вдруг явственно привиделся дед, который сказал: «Не надо, ничего не сделаешь, я ее забираю». 

Сейчас его потомков разбросало по всему миру, далеко не все даже знают друг о друге. Его сила и характер передались по наследству некоторым сыновьям и дочерям, один из внуков Даниил обладал неимоверной силой, с легкостью таская по мешку картошки подмышками. 

Ну а мош Лупу обрел покой на многострадальном еврейском кладбище Кишинева, где с фото на могильной плите смотрит суровый, но исполненный мудрости прямой взгляд черных горящих глаз, в которые при жизни мало кто мог выдержать смотреть. 

Михаил Финкель, Кишинев. Молдова

Песчаный замок моего сердца

40 лет назад, в марте 1981 года, умер человек, который любил меня так сильно, как никто другой, это моя мама – Фишбейн Ясна Иосифовна.

Иногда мне кажется, что жизнь человека напоминает замок из песка – пройдет волна и смоет все построенное…

Ее знали и любили, а прошло время, ушли окружавшие люди, и мир изменился, и как будто не было ничего и никого: ни событий, трагедий, эмоций, дел, … ничего. Хочется хоть как-то этому противостоять.

Канвой для рассказа мне послужила ее автобиография. Я решил вставить между формальными строками, соответствующими официальной бумаге, свои воспоминания и мысли.

«Родилась  на Украине Каменец Подольской области село Костинец в 1918 году в семье служащего».

Софья, Иосиф, Ясна Фишбейн. 1935 г.

В семье было трое детей Исаак, Софья и младшая Ясна. Родители Иосиф и Неха Фишбейн жили небогато в маленьком селе. Отец отличался большой набожностью. Можно представить, как поменялся уклад семьи после революции. Молодежь старалась вырваться из местечковой жизни.

Ясна 1931 г.

В 1936 году мама поступила в Первый Ленинградский Медицинский Институт им. академика И.П. Павлова. Студенческая жизнь провинциалки помимо учебы и жизни в общежитии была интересной и насыщенной. Когда я был школьником, к нам в гости приехала студенческая подруга Лия, и они начали рассматривать фотографии своей молодости. Помню свое удивление от обилия маминых поклонников. Она пользовалась успехом у противоположного пола. Вспоминали походы в театры, безумство публики от кумира того времени оперного певца Сергея Яковлевича Лемешева.

Софья, Исаак и Ясна Фишбейн. 28.05.1937 г.

17.09.1938 года в Шепетовке был расстрелян старший брат Исаак, оставивший вдовой жену Фаню с тремя детьми. Думаю, что в то время быть родственницей репрессированного было страшно, хотя таких было много…

«В 1941 г. окончила Ленинградский Медицинский Институт. По окончании института до 25 марта 1942 г. работала в хирургическом отделении гор. больницы г. Ленинграда. Эвакуировалась в Среднюю Азию в виду очень плохого состояния здоровья».

26 июня 1941 года, на 4 день войны, получив квалификацию врача-лечебника, начала работать хирургом. Перенесла тяготы блокады, очень исхудала – весила около 42 кг, в марте была вывезена по ладожской дороге жизни.

В городе Каттакургане (Узбекистан) оказалась эвакуировавшаяся из Могилев-Подольского с Украины семья сестры Софьи, чей муж Ихиль в 1942 ушел на фронт до конца войны.

Мама помогала сестре воспитывать сына, начала работать врачом.  Сестра работала директором нефтебазы. В это время к ним прибился одинокий беженец из Бессарабии 21-летний студент сельхозинститута Боря Гольдшмидт, зарабатывающий на жизнь продажей ворованного керосина.

28 августа 1943 года Ясна вышла за него замуж. Институт, где учился отец, переехал в Харьков в июне 1944 года. Переезд в военное время был не простым делом, свирепствовало воровство. Родители рассказывали, как на какой-то станции при пересадке у них украли чемоданы. Разочарованные воры разбросали по перрону содержимое чемоданов – там были лишь конспекты и книги.

«С ноября 1945 года работаю ординатором хирургического отделения городской больницы г. Оргеева, куда переехала по вызову мужа».

В 1945 году отец был направлен старшим агрономом в Оргеев, в Молдавию, где Ясна Иосифовна начала работать ординатором – хирургом городской больницы. Была увлечена работой, развивалась профессионально.  Однако, пережитая в Ленинграде блокада дала о себе знать, развился порок сердца и много сопутствующих болезней. Пришлось перейти работать в поликлинику хирургом.

Ясна с подругой. 1946 г.

Что значит работать хирургом в поликлинике в маленьком городе? Постоянные клиенты – мясники, бондари, сантехники, жестянщики, портные. Помню знаки благодарности: бочонок для вина, духовка из жести, или походы на базар, где маме продавали дефицитные продукты или товары вне очереди.  Маму любили и пациенты, и работавшие с ней медсестры. Она была внимательна к больным, и они доверяли ей.

Помню встречу в Израиле, где одна знакомая показала на свои сережки и сказала: «Видишь, эти отверстия в ушах сделала твоя мама». Это было как бальзам для меня.

Родители были на разных фамилиях, но мамину знало гораздо больше людей, несмотря на довольно высокий пост, который занимал отец. 

1951 г.

Мое рождение в силу маминых болезней было под большим вопросом, врачи не советовали рисковать, но она очень хотела ребенка. Много занималась мною. И только сейчас, пережив ее на много лет, я понимаю, как не просто ей было отпускать меня после школы на учебу в  институт в Самару (Россия).

Близких друзей было немного – в основном коллеги врачи Борис Львович Даскал, уникальный хирург, Эдда Наумовна Каранян, Дора Наумовна Гольденберг.

Мама очень любила семьи сестры и покойного брата, и они отвечали ей тем же.

Последние годы мы жили вместе в Кишиневе, она не работала, занималась тем, на что не хватало времени раньше – кулинарией. Несмотря на внешнюю хрупкость, была очень мужественным человеком, стойко переносила болезни.

В этом году ее старшей внучке исполняется 36. Внучку зовут Ясна. Все, что смог.

Ефим Гольдшмидт, Кишинев Молдова

Холокост в бессарабском селе Булаешть

Лагеря, гетто, гибель миллионов евреев в Европе во время Второй мировой войны.

Холокост европейского еврейства состоял из геноцида и уничтожения мирного населения в малых и больших городах, в селах и местечках.

Вот каким он был в небольшом селе Булаешть, расположенном в 28 км от города Оргеева.

Село было захвачено румынскими войсками в августе 1941 года. Тогда же были расстреляны евреи Булаешть.

Расстрелы проходили в лесу южнее села. Так в чаще в 500-600 метрах от знака с названием села были расстреляны восемь евреев:

Нитокер Абрам, 62 года;
Нитокер Бруха, 50 лет;
Нитокер Бася, 28 лет;
Шфарц Шейндла, 73 года
Шфарц Зиека, 55 лет;
Шфарц Рахиль, 40 лет;
Шфарц Люба, 8 лет;
Шфарц Гидали, 5 лет
В овраге в 30-40 метрах от въезда в село был убит двадцатилетний Давид Розенфельд.

На фото: Афанасий Савчук (сын Праведников народов мира) и Семен Раппапорт, лидер Оргеевской общины, на месте расстрела (2005 год)

В ноябре 1944 жертвы нацистов были перезахоронены на Оргеевском еврейском кладбище.

Но были и счастливые случаи спасения евреев, благодаря человечности и мужеству некоторых местных жителей.

Семья Цельник из г. Григориополя, бежавшая от немцев на правый берег Днестра, оказалась в селе Булаешты, где их приютили Петр и Евгения Цуркан, как якобы беженцев из Донбасса. Они поняли, что беженцы – евреи, но откликнулись на слезные просьбы матери. Петр и Евгения укрывали Сарру и ее детей – Фриду, Двойру и Нафтуля – в подвале и на чердаке дома.

В конце лета 1942-го года семья перебралась к Макару и Аксении Савчук, родственникам Петра и Евгении, жителям того же села. Фрида и Нафтули, имевшие ярко выраженную еврейскую внешность и акцент, скрывались в доме. 13-летнему мальчику было тяжело находиться в замкнутом пространстве, поэтому иногда он играл во дворе с Афанасием, сыном Савчуков.

Однажды местный полицейский заметил мальчика. Тогда Макар притворился пьяным и устроил с полицейским драку. В ту же ночь Сарру и детей перевезли в заброшенный дом на опушке леса, где они оставались до освобождения в марте 1944-го года. Все это время Цурканы и Савчуки приносили им еду. После войны семья Цельник вернулась в Григориополь и поддерживала связь со своими спасителями. Впоследствии они эмигрировали в США. 

22 октября 1998 года Яд Вашем удостоил Петра и Евгению Цуркан, Макара и Аксению Савчук почетным званием «Праведник народов мира». 


Дед

Это была одна из его любимейших историй, Дед часто вспоминал её и рассказывая, никогда не мог удержаться от слёз.

Дело было в Бреслау, ныне Вроцлаве. Прошло всего несколько дней после победы, его часть задержали в этом городе, на границе Германии и Польши. Как-то днём его срочно вызвали в командование.

…Где-то на окраине, сообщили ему, есть катакомбы. Командованию стало известно, что там прячутся евреи, освобождённые из ближайшего концлагеря, к ним вроде-бы примкнул ещё кое-кто из партизан. На связь эти люди выходить не желают: то ли не доверяют, боятся, то ли просто не понимают, что от них хотят. К ним и по русски обращались, и по немецки, и по польски – никакой реакции. Деда попросили обратиться к ним как-то иначе, по свойски.

Вход в катакомбы, по краней мере тот, который знало командование, был заложен досками и наглухо забит изнутри, солдаты пытались сдвинуть доски, пробовали и так, и эдак – те не поддавались,

Ну что поделаешь, не взрывать же этот вход в самом деле?

Дед начал разговор на идиш, что было сил пытался он перекричать камень, дерево и пустоту – ведь прятавшиеся в недрах этих подземных лабиринтов могли обосноваться где-то очень глубоко и просто не слышать голосов, зовущих сверху.

Он кричал так громко, как никогда ещё не кричал, убеждал, уговаривал выйти наверх, уверял, что помогут, оденут, накормят и никто-никто, и теперь наверное уже никогда не посмеет обидеть или оскорбить

Ефим Лихтгольц (справа) с боевым товарищем.

Когда стало ясно, что разговор бесполезен, он решил спеть. Никогда в жизни не пел: ни до, ни после, не было у него ни голоса , ни слуха, а тут вспомнил песню, какую -то детскую , одну из тех что мама пела ему и братьям на идиш, когда укладывала спать

И… Чудо! Через несколько минут доски двинулись изнутри к наружи, и вскоре наверх, на свет, на свободу один за другим стали выходить люди – худые, грязные замученные, но счастливые. Их было немало, около двухсот человек, в тот день, именно в тот час, когда незнакомый солдат- еврей пел для них наверху детскую колыбельную , в катакомбах справляли хупу, а один из двухсот, лучше других сведующий в законе и традиции, благословлял молодую пару.

О герое рассказа.

В пойме реки Днестр, у живописных её берегов, расположена Лунга – ныне известная как часть города Дубэсарь, а в прошлом – дубоссарская слобода. Долгие годы местечко Лунга представляло собой один-единственный ряд домиков под камышовыми крышами, тянувшийся вдоль берега. Вероятно, уже к началу прошлого века ситуация эта изменилось – Лунга разрасталась, один за другим поднимались ряды домов вверх, по холму над рекой. В это время почти-что половина населения Дубоссар было еврейской.

15 декабря1902 года, в семье Гедалии Лихтгольца родился Ефим – из выживших сыновей он был старшим. Гедалия занимался извозом. Имея в наличии сани и телегу, он перевозил людей и грузы. Зарабатывал недостаточно, семья часто голодала. Довольно рано пришлось Ефиму задуматься над тем, как помочь родителям. Впрочем, в Лунге найти подработку было несложно – большая часть населения местечка занималась сельским хозяйством, лишняя пара рук, молодых и сильных, никогда не была лишней. Особенно нуждались в помощи владельцы табачных плантаций, тянущихся по верху холмов. Фима, а потом и его младшие братья, занимались доставкой воды к посадкам – черпали её вёдрами внизу, в реке и поднимали наверх.

Зимой 1911 года, во время переправы через замороженную реку, сани Гедалия провалились под лёд, сам хозяин с трудом, но всё-таки выплыл, при этом, однако, так промок и замёрз, что тяжело заболел. Его не удалось спасти. С тех пор заботы о благе семьи – к тому времени детей было восемь – целиком легли на плечи старших.

Грустную славу приобрело местечко Лунга в еврейской истории Бессарабии! В феврале 1903 года именно тут произошло убийство мальчика – христианина, послужившее поводом для кровавого навета. Газета «Бессарабец» заклеймила его как ритуальное. В апреле 1903 года одухотворённый клеветническими измышлениями газеты, плебс столицы поднялся на погром.

Дядя мальчика, хотя и признался в июне 1903 года, что это его рук дело – «стремился стать наследником и сам-же исколол труп «под жидов»» – джин был уже выпущен из бутылки, в местечке Лунга в 1903 и 1905 годах не раз имели место попытки своих собственных погромов – им противостояло еврейское население, собравшееся в дружины самообороны.

В годы с 1918 по 1920, когда Фима и его братья достигли юношеского возраста, в местечке орудовали петлюровские банды, а на постой был расположен белогвардейский семёновский полк, известный своим жестоким отношением к еврейскому населению. Опыт самообороны, унаследованный от старшего поколения, оказался полезен. Его пришлось, однако, всячески развить и укрепить.

Таковы были реалии детства и юности Ефима Лихтгольца. Жизненный путь старшего сына очень бедной еврейской семьи, жившей в местечке, где постоянная самооборона стала нормой жизни, по понятным причинам прошёл дальше через комсомол, а затем и красную армию.

Уже после гражданской войны, будучи молодым солдатом в армии Котовского, Ефим служил в Киеве. Интересна история встречи его с будущей супругой – совсем юной девушкой Розой.

Известно, что Роза должна была через несколько дней навсегда отчалить в Америку. Её увозил богатый, но весьма престарелый жених. Обстоятельство сие не весьма содействовало готовности девушки навсегда покинуть город, где оставались мать и сёстры. В Америке у неё никого не было.

Решающую роль во внезапной перемене всей Розиной жизни сыграл кулёк со сливами. Молодой солдат Ефим купил слив. Проходя через парк, заприметил он на скамье над Днепром плачущую девушку, подошёл к ней, угостил. За сливами Роза поведала бравому парню всю свою невесёлую историю. Необходимость спасать девушку стала очевидной. Роза больше не вернулась домой. Через день они заключили гражданский брак и уехали вдвоём вслед за армией.

Ефим прошёл всю войну, от Москвы до Берлина, был ранен, вновь вернулся в строй. После войны оказался с семьёй в Оргееве, где много лет работал в финансовом отделе исполкома. Я помню его кабинет, пропахший карандашами и промокательной бумагой: там работали в нарукавниках, громко перебирали костяшками счёт, листали гроссбухи, печатали на машинках.

Славное и мирное время. В определённой мере была в этом и его заслуга. У Ефима три внучки и четверо правнуков. Каждый год 15 декабря в Штуттгарте и Натании перед портретом его зажигаются свечи – помнят, очень хочется верить, что память сохранится надолго, ибо…родители наши живы, пока жива память о них, ибо… сказал Раби Иосеф: «Всё это есть во мне»

Милана Гиличенски. Штуттгарт. Германия

Рассказывают семейные архивы

Путешествую по семейным архивам. Перелистываю страницы, перекладываю пожелтевшие фотографии и вдруг отчетливо понимаю, что это не дни и годы, это эпохи сменяются у меня на глазах.

Пасмурный летний день. Улица в провинциальном городе. Сороковые военные годы.  Солдаты в полевой форме. Юная девушка стремительной легкой походкой шагает по разбитому тротуару. Под мышкой маленький портфельчик. Взгляд не по возрасту серьезен. Куда она спешит? О чем задумалась? В какой важный жизненный момент отразилась она в объективе неизвестного фотографа? Что осталось за кадром черно-белого снимка шесть на девять сантиметров. На снимке моя мама – Анна Красюк. Сколько ей здесь? Семнадцать? Восемнадцать? А сколько прожитого уже за спиной.

Беззаботное детство в тихом бессарабском местечке Згурица: пять синагог, мельница, еврейская школа и земская больница, в которой от всех недугов исцеляли доктор Хаим (Ефим) Красюк и доктор Астра Красюк.

Лето сорокового года. Власть стремительно меняется, румынские жандармы торопливо покидают городок, торжественным маршем входят части Красной Армии. Закрылась французская женская школа с пансионом в Яссах, где училась Аня. Пришлось возвращаться в Згурицу и продолжать учебу в сельской школе. Казалось, жизнь стала налаживаться. Новая власть больницу не обижала и даже помогла отремонтировать здание. Так прошло чуть меньше года.

Громом грянуло 22 июня 41 года.  Раздумывать было некогда. Наскоро погрузили в бричку нехитрые пожитки и двинулись на восток. Ехали ночами, проселочными дорогами. Днем фашисты бомбили дороги. Наконец добрались до крупной железнодорожной станции, лошадей пришлось оставить и искать дальнейший маршрут по железной дороге. Шесть недель пересаживаясь с эшелона на эшелон, двигалась семья Красюк по направлению на восток, не зная куда они должны прибыть. На станции Куйбышев отстали от поезда-стояли в очереди за бесплатным супом, догнали эшелон на следующей станции Кинель. Среди документов тех лет протертый до дыр документ: «Посадочный Талон Эвакопункта станции Смоленск» датированный 4 июля 1941г.

На одной станции поезд остановился. Объявили, что дальше состав не пойдет. Так семья оказалась на станции Абдулино в Оренбургской области. Врачи специалисты были нарасхват, и уже 18 августа 1941 Красюк Ефим Моисеевич был назначен зав. Венпунктом. Как гласит выписка из приказа № 79 «с правом распоряжения кредитами». Красюк Астра Львовна была назначена врачом хирургом.  Вскоре Аня пошла в седьмой класс железнодорожной школы №35 и, как видно из характеристики и школьных ведомостей, училась усердно, за что была награждена почетной грамотой.

И тут новая беда. Однажды, вернувшись со школьного вечера, Аня застала дома страшный беспорядок. «Твоих родителей забрали, был обыск», – сообщила заплаканная соседка. На следующее утро, захватив с собой самое необходимое, Аня была у забора НКВД. Через щелку в заборе увидела во дворе большую группу людей. Ей показалось, что среди них была мама…, а может быть это только показалось…  Потянулись долгие дни, недели, месяцы ожиданий. Все обрушилось на Анины плечи. Она писала письма, нанимала адвокатов, носила передачи. И свершилось почти невероятное по тем временам – адская машина со страшным скрежетом остановилась, и через год родителей освободили. На память об этом остались два невзрачных клочка бумаги: «Освобожден», «Освобождена». И треугольная печать «Абдулинская тюрьма НКВД».

Много еще событий и крутых поворотов в жизни скрывают семейные архивы. В отдельной папке документы новой истории-мамины и отца врачебные дипломы, дипломы кандидатов наук, доцентов. Но это уже маршруты других путешествий в историю.

                                                               Леонид Фаин (Паин). Ор Акива. Израиль.

Фото:
 Анна Красюк с отцом Е.М. Красюк 1942 г.
Анна Красюк 1942 г.

 

 

 

 

 

Жёлтая звезда Истории

Холокост… Само по себе страшное слово. Пробирающее Холодом до Костей. Холодом газовых камер, расстрельных рвов, холодом крематориев и бесчеловечности.

Уничтожение по признаку расы, нации не оставляет шансов на спасение, в отличие, например, от преследований по классовому или социальному признаку, потому что общественную, религиозную, идеологическую принадлежность все-таки можно сменить, и у тебя появится шанс выжить.

Безумие Холокоста в полной бессмысленности этого уничтожения – не ради освобождения территорий (как крестовые походы или вытеснение индейцев Америки), захвата собственности или власти (как во время революций и переворотов), для порабощения или принудительной смены религии. Какие огромные человеческие и материальные ресурсы сковал и потратил фашистский режим для поиска евреев, различных способов их уничтожения, организации и поддержания лагерей смерти! Вполне возможно, что их очень не хватило для ведения военных действий на всех фронтах. Но для чего такие усилия?! Чтобы выловить прятавшегося в подвале в Одессе мальчишку, облить бензином и сжечь живьем, поднимать самолет над Кагулом и сбрасывать людей с километровой высоты, повесить в кишиневском гетто мою прабабушку Песю, оставшуюся с заболевшим приемным сыном?.. Да, иногда экономили – заставляли матерей держать детей на вытянутых руках, чтобы снова соединить дитя и мать, только на этот раз пуповиной смерти – убить двоих одной пулей…

Мы не гордимся Холокостом, не прячемся за его страшную уродливую тень. Нашему народу есть чем гордиться – выдающимися личностями и достижениями, изобретениями и спасенными жизнями, развитием и прогрессом во всех странах, где мы живем, возрожденным языком и страной Израиля. Нельзя заставить любить и запретить ненавидеть, и поэтому Холокост – это не память, это не «помнить, чтобы жить», это невосполнимая вечная и навсегда актуальная потеря, горе и скорбь. Миллионы, не родившие десятки миллионов.

Холокост сжег своих жертв, но по другую сторону его пламя спалило сердца и души нелюдей, которые стреляли, вспарывали, вешали, закапывали заживо, отрезали пальцы с кольцами и писали доносы. Его страшная актуальность не в том, чтобы увековечить, а в том, чтобы сегодня или завтра те, кто возомнит себя богами на земле или те, кто станет послушными исполнителями их воли, не пришли насиловать наших жен, убивать детей и стариков, потому что они «евреи».

Михаил Финкель

Об авторе: Михаил Финкель родился в 1972 г. в Кишиневе. Поэт, эссеист, переводчик. Автор 5 книг и многочисленных публикаций в международных альманах. Более 20 лет проработал в Американском благотворительном комитете «Джойнт» и Еврейском культурном центре КЕДЕМ. Один из создателей сайта www.jewishmemory.md

На фото: Руководители еврейской общины Бельц перед расстрелом. 15 Июля 1941 года.

Обелиск в поле

7 июля 1941 года на краю поля за селом Берлинцы было расстреляно все еврейское население, жившее в этом месте, еврейские дома были разграблены.

Из заключения врача эксперта, составленного в марте 1945 года:

«При раскопке могилы на месте расстрела советских граждан румынскими оккупантами в 1941 году в селе Берлинцы Липканского района Бельцкого уезда МССР оказалось, что в течение 3 лет трупы совершенно изгнили, поэтому медицинскому обследованию были подвергнуты оставшиеся скелеты.
В числе извлеченных из могилы скелетов оказалось 3 скелета детского возраста от 3 до 14 лет. В результате расследования были найдены следы повреждения в области черепа от огнестрельного оружия.
Часть скелетов имели следы повреждения от огнестрельного оружия в область позвоночника и других частей скелета.
Всего было подвергнуто исследованию до 20 человеческих скелетов, которые в могиле находились в беспорядочном положении, среди которых также были обнаружены скотские кости»

Среди убитых были и Ента Катерберг и ее дочь Мария. Семен Катерберг, сын Енты, в последний раз видел мать и сестру 3 июля 1941 года. Ему было поручено перегнать колхозный скот в Черновицкую область. Там он и пошел добровольцем в армию, провоевав всю войну.

После войны, вернувшись в родное село, узнал подробности трагедии. «…Все евреи были согнаны на край села жандармами. Там их заставили вырыть два рва, встать на краю ими же вырытых могил и расстреляли. Моя мама и десятилетняя сестра тоже были там …».

Семен Катерберг решил увековечить память невинно погибших. Он организовал поиск и по крупицам собрал имена погибших с датами их рождений. Вот они:
Катерберг Ента Ароновна, 1899 г.р.
Катерберг Мария Шмиловна, 1930 г.р.
Шехтман Острыка Фраевна, 1904 г.р.
Шехтман Исаак Меерович, 1930 г.р.
Шатир Шейла, 1889 г.р.
Шатир Рейзла Алюковна, 1891 г.р.
Вайсман Алтер Аронович, 1888 г.р.
Вайсман Шенгля, 1889 г.р.
Вайсман Волько Альтерович, 1912 г.р.
Шехтман Герш, 1884 г.р.
Шехтман Ривка, 1886 г.р.
Вайсман Фрима, 1883 г.р.
Вайсман Хая Хаимовна, 1914 г.р.
Аккерман Шейва Шефтовна, 1877 г.р.
Фридман Берк Хаимович, 1902 г.р.
Фридман Фейга Хаимовна, 1902 г.р.
Фридман Хамил Беркович, 1930 г.р.
Зайцман Алюка, 1864 г.р.
Зальцман Рахиля Фроимовна, 44 года
Зальцман Семен Фаволович, 10 лет
Гурвич Аба Сухорович, 43 года
Гурвич Ривка, 40 лет
Гурвич Сема Абович, 12 лет
Гурвич Хаим Абович, 14 лет
Гурвич Урн, 44 года
Гурвич Лейка, 38 лет
Гурвич (неизвестно) (их ребенок 6-ти лет)
Этелес (неизвестно)
Этелес (его ребенок)

В мае 1957 года усилиями Семена Катерберга был установлен небольшой обелиск в память погибших. Это был первый памятник в Молдове еврейским жертвам геноцида.  А евреи так и не вернулись жить в село, и сегодня о них напоминает лишь памятник, скромно стоящий на краю поля…

Берлинцы (Berlinţi) — село в Бричанском районе. Является административным центром коммуны. Расположено на берегу речки Вилия, недалеко от шоссе Кишинев – Черновцы,  в 14 км от Бричан. По данным переписи населения 2004 года, в селе Берлинць проживало  свыше 1,5 тысяч человек. Основное население украинцы (86%).

Использованы материалы Национального архива Молдовы.

Данная статья подготовлена в рамках проекта «Незажившие раны Холокоста» при поддержке Национального мемориала Катастрофы и Героизма «Яд ва-Шем» и финансовой поддержке Филантропической группы “Генезис”

Кишиневское гетто. Помощь из Бухареста.

Лидеры местной еврейской общины делали все возможное для информирования собратьев  в Бухаресте о ситуации в гетто, надвигающихся депортациях. Жители гетто с надеждой ждали от них спасения.

В отличие от ситуации в Европе положение евреев в Бессарабии и Буковине стало достоянием общественности.

Из мемуаров главного раввина Румынии  Александра Шафрана:
… когда румынские войска вошли в Бессарабию и взяли под контроль регион, вся ненависть к евреям выразилась в массовых убийствах. В Кишиневе около 11 000 евреев были заключены в гетто.
Мы узнали об истреблении евреев в Хотине, Бельцах и других городах, о заключении евреев в лагеря и гетто в Бессарабии и Северной Буковине, о начале их изгнания.
Председатель федерации общин Румынии доктор Вильгельм Фильдерман отправил в Кишинев румынского адвоката Мусата. Он был нанят и хорошо оплачен федерацией для выполнения важной миссии по оказанию помощи несчастным. Он мог изучить ситуацию в разных местах, где евреи были в особенной опасности, подкупить румынских гражданских и военных чиновников для хотя бы временного улучшения ситуации.

Тогда же я получил  множество телеграмм, подписанных раввином  Тёрски и другими евреями. Каждая телеграмма  содержала намеки на ухудшающуюся ситуацию. Отправители старались обмануть. В этих сообщениях говорилось о том, что «температура пациента высока», в других – «состояние пациента очень серьезно» и, наконец, «больной близок к смерти». Это был тревожный стиль телеграмм; умоляющий, трогательный, слабый и отчаянный голос, который внезапно исчез …»

Председатель общины в гетто Г. С. Ландау пытался снабжать продовольствием содержавшихся в гетто и  равномерно распределять продукты и денежную помощь между заключенными. Продукты и деньги получали из Бухареста, где заботу о Кишинёвском гетто приняла на себя еврейская община Румынии.

В сентябре 1941 года  человек в форме румынского офицера появился в доме на улице Бурглела в Бухаресте. Это был еврейский адвокат Авраам Шапиро, заместитель председателя общины Кишиневского гетто, тайно добравшийся до столицы, чтобы сообщить о  катастрофической ситуации в гетто и угрозе депортации узников в Транснистрию.

Из отчета Комиссии по изучению нарушений в гетто Кишинева

«Полномочия учреждений, ответственных за надзор и поддержание порядка в гетто и депортации, часто использовались в прямо противоположных целях, а именно для оказания помощи или совершения различных злоупотреблений.
Комиссия установила следующие случаи:
1. Полковник Думитреску приказал капитану Александреску отправить в Бухарест солдата курьера для осуществления переписки между сообществом гетто и еврейской общиной столицы.
С этой целью курьер совершил несколько поездок, и каждый раз полковнику Думитреску было заплачено за это 100 000 леев и капитану Александреску –  50 000 леев. Информация была получена от еврея Айзика Итко Себеля, не подтвержденная дополнительными доказательствами.
2. Еврей Шапиро, адвокат, вице-президент сообщества гетто, был перевезен на машине военачальника Кишинева, чтобы вступить в контакт с еврейской общиной столицы. Еврей путешествовал в военной форме, чтобы избежать проблем контроля. Этот факт подтвержден капитаном. Александреску и многими свидетелями».

Вот что вспоминал о появлении А. Шапиро рабби Александр Шафран:

«Когда он приехал, его немедленно привезли в мою квартиру. Люди из Федерации были поражены: если бы Шапиро был обнаружен в этом наряде по дороге в Бухарест, его бы расстреляли на месте. Та же участь могла постичь всех нас, давших ему приют. Мы не думали об этом, все наши мысли были о том, что сделать для спасения оставшихся в кишиневском гетто, предотвратить их  депортацию и резню на дороге.
Мы слушали его часами, ужасающими часами. Мы пытались скрыть наши эмоции от Шапиро, но это было невозможно».

Выполнив свою миссию, А. Шапиро вернулся в гетто. Останься он в Бухарестe, возможно, сохранил бы себе жизнь. Но он вернулся в ад – и погиб вместе с тысячами своих соплеменников.

11 октября 1941 г. Вильгельм Фильдерман, бывший председатель Союза Еврейских Общин Румынии, к этому времени распущенного, направил на имя И. Антонеску письмо, в котором протестовал против депортации из Кишинева 1500 евреев, проведенной 8 октября, и попросил у диктатора аудиенции.

19 октября В. Фильдерман  обратился к  И. Антонеску с юридически обоснованной апелляцией, где ссылался на положения декрета-закона №793 от 3 сентября 1941 г. о регламентации гражданства жителей Бессарабии и Буковины и  призвал распространить положения этого закона и на евреев этих областей.
Ответ диктатора на это обращение  был опубликован в бухарестских газетах 26 октября.

«Вы можете объяснить, почему во время нашего наступления к нам в плен попадали 14-15 – летние еврейские дети с карманами, полными гранат? Это проявление ненависти, доведенной до сумасшествия, которую Ваши евреи питают к нашему народу, доброму и гостеприимному, но сегодня борющемуся за свои права. Ваши евреи, став советскими комиссарами, при помощи невообразимого террора толкают советские войска на защиту Одессы, на бессмысленную бойню, лишь бы нанести нам максимальный урон… Спрашивается, откуда столько ненависти со стороны каких-то русских евреев, с которыми нам нечего делить? Но это всеобщая ненависть, это Ваша ненависть».

Шла депортация и уничтожение евреев гетто. Осень 1941 года была сырой и холодной.  Евреев, избежавших истребления в Бессарабии, буковинских евреев и евреев Дорохоя гнали в лагеря и гетто Транснистрии.

Из мемуаров главного раввина Румынии Александра Шафрана:

«11 октября 1941 г. я подал маршалу Антонеску апелляцию, в которой просил «разрешить вернуться домой всем невинным евреям, изгнанным из мест их проживания». После немалых усилий он согласился принять меня. Я умолял его сжалиться над несчастными людьми, не посылать их навстречу смерти. В какой-то момент казалось, что он тронут, но вскоре он разразился гневной тирадой. Я пытался успокоить его, подчеркнув, что он мог бы одним только словом остановить катастрофу. Он сурово смотрел на меня и повторил, что евреи заслужили свою судьбу. Его лицо то багровело, то бледнело, и он был похож на дикого зверя, готового растерзать меня в клочья. В этот момент я уже начал шептать «Шма, Исраэль!»

После этой встречи меня приняла жена маршала Мария. Я спросил, как может она, женщина, не прислушаться к отчаянным воплям детей, взывающих к её жалости и состраданию. На мои слова, что она может повлиять на своего мужа и избавить людей от страданий, я получил ответ, что её муж во всём руководствуется высшими интересами государства.

Так как мои обращения к маршалу и его жене не привели к положительным результатам, а ситуация становилась всё более серьёзной, я обратился к Патриарху Никодиму,  главе христианской православной церкви Румынии, полагая, что он сможет повлиять на маршала.

…Когда я встретился с Патриархом и объяснил ему катастрофическое положение, вызванное депортациями, его отношение было не только безразличным, но и граничило с враждебностью. Наш разговор походил, скорее, на монолог с моей стороны. Не в силах больше выдержать его невозмутимость, я выпалил: «Можете ли Вы понять, что речь идёт о десятках тысяч абсолютно ни в чём не повинных людей? Вы — Патриарх, религиозный человек! Не кажется ли Вам, что, представ перед Высшим Судьёй, Вам придется отвечать за всё, что позволяете вершить здесь, на земле, здесь  в Румынии, на Ваших Патриарших глазах?»

Не в силах контролировать себя, я потерял сознание и упал на пол. Он был крайне поражён, увидев меня на коленях перед собой. Патриарх спустился со своего трона и вместе со своим секретарём помог мне подняться. Атмосфера резко изменилась. Патриарх начал бормотать, как бы разговаривая сам с собой, но в то же время обращаясь ко мне: «Что я могу сделать?»

«Вы можете многое! Вы — Патриарх всей страны, и у Вас большие полномочия…» — ответил я.

Хотя он был заметно взволнован, но колебался в принятии какого-либо формального обязательства. Однако меня чрезвычайно воодушевило его обещание сделать всё возможное и поддерживать связь со мной. Патриарх  встречался с маршалом, но не преуспел в достижении цели. Он также встречался с королём и королевой-матерью Еленой.

Я информировал короля и королеву-мать об отчаянном положении моих единоверцев. Будучи личностью благородной, с утончённой душой, она была тронута моим рассказом. Как женщина и мать, она восприняла эту ситуацию с большим сочувствием, особенно, что касается детей. Королева установила контакты с обоими Антонеску, но безуспешно.

Хотя акции продолжались, Королева и Патриарх добились сначала замедления, а затем и отсрочки депортации для тех, кто ещё не был депортирован. Однако ситуация улучшилась лишь на время, и впоследствии депортации возобновились».

Предотвратить уничтожение Кишиневского гетто не удалось. Однако усилия лидеров еврейской общины совместно с королевой-матерью Еленой, папским нунцием монсеньором Андреа Кассуло,  дипломатами и священнослужителями привели к тому, что

  • в декабре 1941 года было получено разрешение на посылку помощи в лагеря Транснистрии,
  • в августе 1942 года был отменен приказ о депортации румынских евреев из Южной Трансильвании в Польшу,
  • в феврале 1944 года разрешен вывоз сирот, лишившихся обоих родителей и не старше 15 лет, (1846 сирот прибыли в Яссы). Разрешили вернуться 4498 взрослым.

Уникальным феноменом в истории Холокоста и решающим для выживания было то обстоятельство, что подпольному руководству еврейской общины удавалось поддерживать постоянные контакты с антисемитским правительством, ходатайствовать перед ним, оказывать на него влияние в защиту евреев.

Биографическая справка

Вильгельм Фильдерман родился в 1882 году в Бухаресте в богатой еврейской семье.  Окончил среднюю школу, одноклассник  маршала Иона Антонеску.  Выпускник  Бухаресткого университета, получил докторскую степень в области права в Париже. С 1912 года – член адвокатской конторы в Бухаресте. Участвует в Первой мировой войне,  награжден орденами. Вся его жизнь  посвящена политической борьбе за достижение равенства прав евреев в Румынии

С 1929 по 16 декабря 1941 года Президент Союза еврейских общин Румынии.

Между Мировыми войнами Филдерман  боролся с антисемитизмом, за гражданские права и полное гражданство для румынских евреев. В годы войны меры, предпринимаемые в том числе им, остановили депортацию евреев  Старого Королевства и Южной Трансильвании в нацистские лагеря смерти в Польше. Пытался улучшить участь евреев Бессарабии и Буковины. В 1943 году был помещен на три месяца в Могилев-Подольское гетто. После войны подвергался гонениям коммунистических властей Румынии. В январе 1948 года Филдерман тайком бежал из Румынии в Париж, где прожил до смерти в 1963 году.

Александр Шафран родился 12 сентября 1910 г. в городе Бакэу в семье раввина. Окончил раввинский семинар и философский факультет Венского университета, получил титул раввина и степень доктора философии. В 1935 г.  стал раввином родного города. В феврале 1940 г. Шафран, которому еще не исполнилось и 30 лет, был избран главным раввином Румынии  – и автоматически стал единственным евреем членом Сената.

После роспуска еврейских организации в декабре 1941 года, раввин Шафран  участвовал в создании подпольного еврейского совета, встречи которого проходили в его доме.

Совет использовал связи с румынскими церковными чиновниками, Ватиканом и королевской семьей, чтобы предотвратить массовую депортацию евреев Румынии в лагеря уничтожения.

В том, что еврейская община Румынии, понеся огромные потери,  избежала трагической судьбы  венгерских евреев, депортированных в Освенцим в 1944 году, и уцелела, немалая заслуга А. Шафрана и его сподвижников.

В 1944 году, рабби Шафран отказался сотрудничать с Еврейским комитетом, созданным коммунистическими властями, заявив, что этот орган стремится положить конец еврейской жизни. Он был уволен с должности и вынужден покинуть страну. В 1948 г.  Александр Шафран стал главным раввином Женевы и оставался на этом посту до самой смерти, 26 июля 2006 г.

Королева – мать Елена, дочь короля Греции Константина I, праправнучка императора Николая I, принцесса греческая и датская родилась в 1896 г. в Афинах и вышла замуж за румынского крон-принца, ставшего позднее королем Каролем II. Личная жизнь у них не сложилась, и в 1928 г. супруги развелись. В 1940 г. Кароль II отрекся от престола, и трон занял сын Кароля и Елены –  Михай.  В конце 1941 г., когда появились сведения о невыносимых условиях содержания евреев в гетто и лагерях Транснистрии, королева-мать  добилась разрешения посылать медицинскую помощь, одежду и питание евреям. Она  предпринимала все усилия, чтобы не допустить депортации евреев из Регата («старого королевства») в польский лагерь Бельзец.

После войны и прихода к власти коммунистов королевская семья оказалась в эмиграции, сначала в Греции, потом в Швейцарии, где Елена умерла в 1982 г.

В 1993 г. королева-мать Елена была удостоена звания Праведника народов мира.

Использованы материалы:

https://www.jewishvirtuallibrary.org/memories-of-the-holocaust-kishinev-chisinau-infractions-associated-with-the-ghetto

http://berkovich-zametki.com/2005/Zametki/Nomer3/Shafran1.htm

https://www.jewishvirtuallibrary.org/filderman-wilhelm

Данная статья подготовлена в рамках проекта «Незажившие раны Холокоста» при поддержке Национального мемориала Катастрофы и Героизма «Яд ва-Шем» и финансовой поддержке Филантропической группы “Генезис”